Виталий Гладкий - Ниндзя в тени креста
Юный ниндзя бесстрастно смотрел на Андзиро, но его взгляд проходил сквозь тело соотечественника, будто тот был стеклянным. Гоэмон напрочь отключил восприятие окружающей действительности и медитировал стоя. Голос Андзиро постепенно растворялся в шуме волн, да и сам шум затихал, в конечном итоге превращаясь в звенящую пустоту.
– …что с тобой?!
Андзиро уставился на Гоэмона, выпучив глаза с испугу. Юноша тряхнул головой, возвращаясь к действительности, и ответил:
– Извините, господин, мне стало дурно… Я немного полежу.
Андзиро покачал головой; странный какой-то слуга у преподобного. Слова лишнего из него не вытащишь. Все молчит и молчит. А глаза пустые и временами (как сейчас) бывают просто страшными.
Гоэмон ушел в свою каюту на корме. Собственно говоря, это была крохотная кладовка, где хранились канаты, куски парусины, толстые нитки, вымбовки и прочие предметы, необходимые на парусном судне, о назначении которых Гоэмон не имел ни малейшего понятия. Кладовкой заведовал парусный мастер, но по просьбе Комэ ди Торреса капитан «Санта-Катарины» предоставил ее в распоряжение Гоэмона.
Этим поступком преподобный высказывал благорасположение к своему слуге-телохранителю, и Гоэмон был ему благодарен. Что ни говори, а перспектива спать под открытым небом, на палубе судна, пусть и при вполне благоприятной температуре, не очень привлекала юного синоби. По ночам часто шли тропические ливни, а когда их не было, сон постоянно нарушали брызги, когда при смене галса волны с силой начинали биться о борт. И вообще, это был не ночной отдых, а сплошная маята.
Поначалу Гоэмона сильно заинтересовала каракка, потому что прежде таких суден он не видел. Да и вообще ему не приходилось когда-либо встречать не то что морские, но даже большие речные суда, кроме длинных вместительных лодок, на которых купцы возили свои грузы по рекам Хондо. Каракка напоминала луковицу – ее борта были закруглены и загибались внутрь. Гоэмон быстро смекнул, что такая форма борта затрудняла абордаж; попробуй забраться на палубу по куполообразной поверхности, да еще и под огнем команды судна. Уж кому-кому, а пиратам вако вооруженная пушками каракка (их было около двадцати) точно не по зубам.
Как на взгляд Гоэмона, судно казалось просто огромным, и команда на нем была большая. Длина каракки насчитывала сотню шагов, а ширина – двадцать пять. На носу и корме судна высились внушительные надстройки с зубцами – как у крепости. Они были предназначены для стрелков – аркебузиров и арбалетчиков. Но больше всего поразила Гоэмона бочка на самой высокой мачте. Вернее, даже не бочка, а матрос, который торчал в ней в светлое время суток. Бочка называлась «вороньим гнездом, а матрос – впередсмотрящим.
Это был исключительно мужественный человек. Несколько раз «Санта-Катарину» трепали шторма, и Гоэмон с ужасом глядел на храбреца, который болтался на большой высоте в сизом мареве из соленых брызг и клочьев черных грозовых туч. Страшный грохот ревущего моря заглушал все звуки, и на месте матроса в «вороньем гнезде» Гоэмон точно кричал бы от страха, несмотря на всю свою незаурядную подготовку к разным ситуациям, а этот удалец орал какую-то веселую песню и хохотал как сумасшедший, явно наслаждаясь своим полетом над бездной.
Впрочем, Андзиро немного просветил юношу, объяснив, что им пока везет, так как еще ни разу не было настоящего шторма, когда небо и море превращаются в единое целое, корабль становится просто неуправляемой щепкой, и только молитва может спасти людей от неминуемой гибели.
Наверное, молитвы, которые Комэ ди Торрес долго читал перед отправлением «Санта-Катарины» в долгий путь, и впрямь помогли добраться до Гоа без особых приключений. Ясным ранним утром судно на тихом ходу вошло в гавань Гоа, находившуюся в устье реки, и пришвартовалось к деревянной пристани, на которой царило столпотворение. К судну сразу же кинулся всевозможный портовый сброд: грузчики, попрошайки, калеки, мелкие торговцы не пойми чем, падшие женщины, предлагавшие матросам сладострастные утехи за мизерную плату, возчики, которые доставляли товары по назначению, и просто любопытный, праздношатающийся люд, для которого прибытие в Гоа столь великолепного судна было событием ярким и незаурядным.
Все эти люди, галдящие на разные лады, были настолько пестро и разнообразно одеты, настолько отличались от сдержанных японцев, что у Гоэмона голова пошла кругом. Ему показалось, что он попал на представление уличного театра с огромной сценой, расположенной у подножья прежде грозных оборонительных стен и башен города, ныне изрядно порушенных войнами и неумолимым временем.
Суден в порту было множество, большей частью китайские джонки[47], суденышки других типов, разных размеров сампаны – лодки-плоскодонки, и португальская военная каракка чуть поменьше, нежели «Санта-Катарина», у которой меняли сломанную мачту и порванные паруса. Видимо, это были последствия тайфуна, отголоски которого слышались до сих пор – небо на западе клубилось черными тучами, которые кромсали гигантские молнии.
Комэ ди Торрес практически не имел багажа, за исключением молитвенника и небольшого количества личных вещей, поэтому ему не понадобилась повозка, и он, миновав таможенный пост, где его приветствовали с большим почтением, направился вместе с Андзиро и Гоэмоном к монастырю Святого Франциска Ассизского, где располагалась миссия монахов-доминиканцев. Определив своих помощников на постой, он немедля отправился на аудиенцию к архиепископу.
Андзиро тоже ушел из миссии (он сказал, что ему нужно помолиться в одном из храмов), а Гоэмон, бесцельно потыкавшись из угла в угол в отведенной ему крохотной келье, вышел на свежий воздух. В помещении было душно, и привыкший к свободе и свежему воздуху юноша чувствовал себя как зверь, посаженный в клетку. От нечего делать он решил познакомиться с городом, благо никаких иных указаний от хозяина ему не поступало.
Рядом с монастырем высился новый собор, к которому примыкал двухэтажный дворец архиепископа, где в данный момент находился Комэ ди Торрес. Дом бога, которому поклонялся иезуит, впечатлял размерами, но камни, которые пошли на его строительство, явно были взяты из разрушенных зданий. Одно из них – индуистский храм – находилось неподалеку. Судя по всему, это было большое величественное строение с обширным садом, но теперь от него остались лишь часть фундамента, мелкие обломки и чахлые фруктовые деревья в окружении кустарников и чертополоха.
